Дагерротип

Наверно с самого детства у меня был интерес к поверхностям. Поверхностный интерес так сказать. Всегда хотелось потрогать эту материальную границу вполне материальных тел, окружавших меня — ощутить рукой, подушечками пальцев гладкость, шероховатость, холод, теплоту предметов, к которым я имел возможность приблизиться на расстояние вытянутой руки. И в этом смысле я был настоящим кошмаром музейных служительниц — я напрочь отказывался понимать странные, как мне казалось, правила «не трогать руками» — почему? — и тянулся потрогать паутину кракелюр на картине, плавные мраморные изгибы античной скульптуры. Потом, позже я научился трогать предметы на расстоянии — представлять эти ощущения — наблюдая предметы за музейным стеклом, за прозрачной пленкой фотографии, в маленьких галактиках фотографических зерен, между волокнами фотобумаги.

Гладкие, шероховатые, мокрые, теплые предметы окружают нас со всех сторон. Поверхность как граница живого и мертвого, создает физическое тело, и фотография, как предмет материального мира, вернее, как духовная субстанция, таинственным образом внедренная в мир материальный, обладает всеми этими свойствами. Точнее обладала — до тех пор, пока технологии не переместили изображения за пределы нашего чувственного восприятия — по ту сторону поверхности монитора. Несомненно, изображения выиграли в сохранности и тираже, а так же — в доступности, однако в этом процессе изображения потеряли одно из своих существенных свойств — материальность. Они потеряли поверхность — одну из основных составляющих самого изображения.

Отныне единственной поверхностью и рамкой всех картинок, которые большей частью являются нам из мира виртуального — от наскальных до самых модернистских, стала поверхность экрана, вживленная в корпус монитора.

 

 

Если изображение — это ноты, по которым разыгрывается мелодия в душе наблюдателя, то фотография — это сцена. Она открывается зрителю в виде карманного театра, в котором важна каждая мелочь — подиум, вешалки, расстановка кресел. И дальше: текстура и характеристики бумаги, насыщенность цветовых оттенков, и даже запах краски и сырой бумаги. И главное — ощущение близости к этому пространственному окошку. Чувства владения в «здесь и сейчас» этой маленькой вселенной. Возможность (пусть гипотетическая) «здесь и сейчас» дотронуться до поверхности, ощущение «со-бытийности» этой картинке. Такого чувства никогда не возникнет в случае компьютерного рассматривания бесконечных верениц изображений.

Сложную механику восприятия материальных фотографий можно проиллюстрировать на примере дагерротипов. Открывается бархатная коробочка и зритель видит портрет, который глядит на него из глубины своего зазеркалья. Надо наклонить картинку в нужном направлении, чтобы поймать темное отражение — иначе зритель видит лишь себя (почти метафора). И вот (всегда — вдруг!) с той стороны зазеркалья на нас начинает смотреть его таинственный обитатель. Взгляды встречаются. Происходит чудо. Мы, чуть споткнувшись о раму, выходим за границы собственного «я». Для этого надо затратить душевную и физическую энергию. Как в «Маленьком принце» вкус воды из пустынного колодца хранит в себе и жару и скрип ворота, и надежду на ожидание этих холодных капель воды. И раз увиденная фотография надолго останется в памяти.

Образы как пылинки в столбе солнечного света — никогда не опускающиеся на поверхность и не имеющие своего измерения в пределах нашего мира. Сколько такой визуальной пыли вылетает из мониторов ежедневно. Она кружится в воздухе и исчезает, так и не оставив следа.

Изображения из Интернета лишены материальных свойств, они пытаются удачно мимикрировать под настоящие картины, обладать схожими свойствами — цветом, сюжетом, но на деле остается лишь скольжение по поверхности потока картинок без углубления. Широта информационного потока убила его глубину. Все по закону гидродинамики.

 
Пиксельная стенка
Бесконечное падение

 

Наверно что-то утеряно в процессе эволюции изображений. Большинство из образов, что мы видим, потеряли одну из важных составляющих — ощутимость, как знак принадлежности к нашему миру. Они приходят к нам скорее из другого мира — виртуального. Конечно, они приобрели массу плюсов — они стали бессмертными. Трудно представить проблему Мастера с его «негорящими» рукописями — сегодня Воланд предложил бы ему флешку, сохранив несколько резервных копий в укромном месте.

Когда я сравниваю компьютерные изображения и обычные фотографии я осознаю исчерпаемость пикселя и чувствую головокружительную глубину фотозерна и текстуры бумаги. Кажется что стоишь на краю огромного колодца, приглядываешься и никак не можешь увидеть предела.

На пределах увеличения видишь поры и волокна бумаги, крупицы серебра и пигмента и дальше, дальше, приближаясь к цифровой фотографии рано или поздно стукнешься лбом о гладкую стенку, составленную из пикселов — дальше пути нет. Цветные кирпичики убивают волшебство. Они как ткань, индифферентная к материалу-основе. Пиксели можно накинуть на бумагу, на ткань, на стену — в виде диапроекции, можно отразить на гладкой поверхности монитора, но везде мы будем видеть лишь отсутствие совместного существования изображения и материала. Лишь легкий пиксельный шторм на поверхности невозмутимого океана материи. Изображение, оторванное от носителя, дух витающий над землей и не имеющий сил спуститься.

Не о таком ли «чистом искусстве» мечтали почти все обитатели башен из слоновой кости.

Упрощение информационной цепочки и убирание лишних звеньев оправдано лишь в том случае, если целью искусства станет принцип удовольствия.

Живописность фотографического зерна — крошечные кристаллы, формирующие чудо изображения сами являются чудом. Недавно увидел интересную серию Джерри Спаниоли — известного даггеротиписта из Америки. Очень давно я знал его даггеротипы Нью-Йорка — удивительное смешение антикварных технологий и современности. От того что на такую знакомую до боли в зубах современность наброшена вуаль старых технологий возникает совершенно сюрреалистическое ощущение. При наводке на резкость совмещаются две реальности — и вдруг при определенных условиях включается цепная реакция волшебства.

 
Джерри Спаньоли "Dreaming America"

 

У Спаниоли есть серия Dreaming America. Она состоит из микрофотографий сделанных с ч.б. пленки. Фигуры людей составленные из кристаллов серебра. Казалось бы, при таком увеличении невозможно что-либо увидеть — но происходит обратный эффект. Уходит все лишнее и несколько микрокристалликов создают выразительную графическую картину — символ.

Как-то посетив театр «Тень» я услышал такую историю. На гастрольных спектаклях в Швеции для звукового сопровождения спектакля использовались шумы, сходные с шумом песка. При этом на теневом экране показывалось как из песка строятся города, возникают и исчезают люди, животные, растения. Один из заинтересованных зрителей всю ночь на компьютере пытался смоделировать эти шумы, но у него так и не получилось этого волшебного шелеста. Когда наутро он пришел со своими недоумениями к звукорежиссеру спектакля, то оказалось, что этот волшебный звук был записан при помощи старой граммофонной пластинки.

Точно такую же неоценимую помощь оказывает нам реальность, когда мы начинаем заниматься рукотворной фотографией. Мы начинаем сотрудничать с ней, со-участвовать. И результатом будет неожиданность и чудо.

Процесс создания фотографии — размешивание красок, намазывание, смешивание и высушивание слоев — сам обладает внутренней логикой и смыслом и сам выводит изображение в нужном ему (изображению) направлении. Так язык выводит поэта в неведомые края. «Поэт издалека заводит речь. Поэта далеко заводит речь». (Цветаева).

 
Приближение к гумиарабиковому отпечатку - предела нет.

 

В этом и заключается чистая простота альтернативных процессов. Они сами определяют эволюционную кривую картинки. Случайности процесса — помощники и сотрудники. Задача автора — не мешать.

В процессе трансформации, в сотрудничестве с красками, клейкостью гуммиарабика, жестким светом ультрафиолетовой лампы, шероховатостью бумаги, летучими воспоминаниями, и Бог весть еще чем — рождается итоговая картинка, ставшая отдельной и чуждой тому, что было вначале, что представлялось вначале. Но — сюрприз, ради которого все это и затевалось.

То же касается цвета получившихся картинок. Он — живой и светится. Он рукотворный. Он возник на наших глазах из крупиц пигмента, чудом укрепившегося в порах бумаги под воздействием света, воды и химических растворов.

Картинка проходит через ряд посредников, прежде чем она попадет к нам — через линзы, краски, компьютеры, наши собственные стереотипы. И каждый раз она умирает с тем, чтобы снова возродиться на следующем этапе. Вот она возникла на пленке или матрице, вот она умерла в процессе сканирования и оцифровка, вот возродилась на экране монитора и снова умерла в негативе. И снова родилась теперь уже навсегда на шероховатой бумаге при помощи света, красок и кистей.