Мой роман с «Хольгой»

Поразила ее воздушность и шутейность — меня, привыкшего к серьезным отношениям с техникой и основательности конструкции. Насквозь пластиковый корпус, почти единственные металлические детали которого, — это, наверное, замочки (крайне ненадежные по слухам).

В детстве редкую игрушку удавалось сберечь от разбирания, и редкая игрушка переживала эту процедуру — всегда оставались лишние детали, механизм подозрительно скрипел и отказывался работать. И как только я взял в руки «Хольгу», по старой памяти рука потянулась к отвертке — настолько эта камера была похожа на детскую игрушку. И вот, передо мной на столе беззащитно лежали незамысловатые детали камеры — скорлупка корпуса, пластиковый объектив со смешной пружинкой затвора и горстка винтиков. Так вот из чего составлена фотография. Все это можно было потрогать руками и, перемешав, вновь собрать. Начиналась Игра. Игра в Фотографию. Все было именно так — спустя некоторое время, безо всякого напряжения и дрожи в руках (не так я разбирал цифровой Nikon!) камера была собрана вновь и, что примечательно, без оставшихся лишних деталей. Удивительно, но она по-прежнему работала — в глубине несерьезного корпуса пощелкивал затвор, шурша, прокручивалась пленка. С какой еще камерой можно было бы так поступить, без боязни повредить дорогостоящую оптику или высокоточную механику?

В «Хольге» меня поразила простота и наглядность ее фотографической механики, ее честность, ее откровенный минимализм и самоуверенно-горделивый отказ от совершенства. После нажатия кнопочки пружинка забавно перекидывалась и открывала затвор. Маленькая гильотинка отсекала кусочек света, кусочек пространства, кусочек времени и бросала их на пленочку. Почти физически ощущался процесс фотографирования. Линзочка, пружиночка, пленочка. И опять из детства: «городок в табакерке» с его дядьками-молоточками и принцессой Пружинкой. Живая рукотворная фотография, такая близкая сердцу, рождалась у меня на глазах, как мотылек из кокона…

Чем может нас прельстить подобная камера в век 12-мегапиксельных гигантов? В век, в котором все улучшающаяся оптика приучается все более точно и адекватно передавать окружающий мир (сам уже становящийся подобием своих изображений)? Чем может нас очаровать камера, безбожно перевирающая цвета и размывающая в молоко изображение по краям? Камера с ручной перемоткой пленки и одной выдержкой, одной диафрагмой? Чем может нас привлечь этот уродец в ряду стройных, как один, цифровых жеребцов?

Прежде чем ответить на этот вопрос, нужно ответить на другой — сакраментальный и почти интимный: для чего мы фотографируем, почему в тот или иной момент нашей жизни рука тянется к аппарату, чтобы запечатлеть — что?.. привлечь внимание зрителя — к чему? Что-то объяснить хотя бы только себе, или — создать еще одно из миллиона глянцевых подобий этого мира?..

В комнате шумит холодильник и толпятся ничейные вещи, осознающие свое сиротство. За окном воют полицейские сирены, шумят леса, за темными океанами светятся дальние ночные города. Клочки и обломки, кусочки не мной задуманного паззла в беспорядке лежат перед моими глазами — и может именно фотография представит мне хотя бы приблизительные эскизы того, что следует собрать. Не просто получить бесчисленные безукоризненные дубликаты видимого мира, а собрать и сконструировать что-то новое и живое, трепещущее, как бабочка в горсти. Таким образом, мне изначально был нужен мандельштамовский «ворованный воздух», то, чего не было ранее и не предполагалось, и вдруг, вопреки расчетам, появилось.

И вот эта скромная камера и стала моим инструментом в этом поиске. Слепые и нечеткие отпечатки — может, именно они и представляли мне истинную сущность мгновения, очищенную от глянца сиюминутности, в отсутствии помех и посредников. И каждый отпечаток всегда становился сюрпризом, и порою на всю пленку оказывалось всего несколько стоящих кадров, порою — ни одного. Но, наверно, так было надо — значит, еще не время; значит, еще не пришла пора раскрывать все секреты. Но то, что иногда удавалось уловить и разглядеть, всегда выходило за рамки ожиданий и открывало мне какой-то маленький секрет. А чего же я еще ждал?

…А когда я проснулся, то обнаружил, что эти нечеткие, полупонятные фотографии стали частицей моих снов. Казалось, что там вдалеке, за поворотом дороги, скрывается какой-то настоящий, самый важный ответ. Я закрывал глаза, а фотография продолжала жить своей жизнью: бродили жирафы, плыли облака. И где-то там, среди деревьев, по тропинке шел маленький мальчик — я…