История одного приближения к действительности

Когда-то Сальвадор Дали дал совет тем фотографам, которые стремились запечатлеть Бога. Рецепт был чрезвычайно прост — «Бог создал человека, а человек создал метрическую систему. Для того чтобы заснять Создателя достаточно сфотографировать идеального человека и идеальный метр». Со времен Зенона абсолютная мера так и не найдена а черепаха, терзающая Ахиллеса стала символом мучительного Абсолюта. До сегодняшнего дня мы не знаем, что заставило «быстроногого сына Пелея» преследовать злосчастную рептилию, мы даже не можем сказать к какому виду черепах она принадлежала. Смысл этой гонки становится понятным, когда вспоминаешь о том, что Фетида, мать героя, окунула его в воды сумрачного Стикса и сделала сына неуязвимым. Он мог быть побежден только Богом. У Зенона есть и другая апория, где говорится: «Летящая стрела покоится, потому что в каждый момент находится в одной точке, следовательно, беспрерывно пребывает в покое и не может двигаться к своей цели». Фотограф Анри Картье-Брессон часто сравнивал себя со стрелком из лука, вдохновленным учением дзен, который чтобы попасть в цель должен сам стать целью. Однако если стрела пребывает в состоянии покоя, стрельба из лука превращается в чистое искусство.

Известный исследователь фотографии Ньюхол причислял Картье-Брессона (вместе с Соломоном и Брассаем) к мастерам школы «решающего момента». Этот термин важный для репортажного фото был заимствованием из мемуаров кардинала де Реца.

«Кульминационную точку вы все равно никогда не схватите — говорит фотограф: Вам кажется вот, вот этот момент. Вы нажимаете затвор, с вас спадает напряжение, но кто знает, может быть, кульминационная точка была в следующем моменте, до которого вы не дотянули». Движение к этому «решающему моменту» или точнее к конечной сумме бесконечных движений стало определять маршруты Картье-Брессона, работавшего для «Лайфа» и других иллюстрированных изданий. Его отношения с ними были специфичны — он их ненавидел. Ненавидел потому что они покушались на кадрирование его снимков, урезая идеальную вселенную до масштабов комнатной. Но, как и любой художник, думающий о хлебе насущном, Картье-Брессон был вынужден с чем-то мириться и скрывать свои истинные эстетические пристрастия.

Его друг и коллега Роберт Капа дал ему совет: «Анри, держись. Ты не должен допустить, чтобы на тебе поставили штамп сюрреалистического фотографа, иначе ты останешься без работы, и будешь жить подобно тепличному цветку. Дело твое, но было бы лучше, если бы тебя считали фотографом, работающим для газет». Эта фраза, сказанная вполголоса, прозвучала в 1946 году в Нью-Йоркском музее современного искусства во время проведения там первой посмертной выставки Картье-Брессона. Устроители экспозиции благоразумно полагали, что француз, трижды побывавший в концентрационном лагере, скорее мертв, чем жив. В 1947 году «покойник» и его друзья Капа и Сеймур организуют в Париже фото-кооператив «Магнум-фотос»,в который впоследствии вошли многие авторы, работающие для иллюстрированных изданий. Лозунг его членов «Долой войну!» благополучно уживался с навязчивым стремлением фотохудожников посетить как можно больше окровавленных стран.

В 1949 году в мире было не мало мест, где человек влачил жалкое существование. Кажется, тогда Альбер Камю сказал, что всегда найдется причина, чтобы убить человека. Но правда и то, что всегда найдется причина, чтобы перед смертью привести его в скотское состояние. Одним из таких мест, где эти причины совпадали, был Китай. Поднебесная полыхала в пожаре гражданской войны. Следя по боевым сводкам за продвижением Красной Армии Китая к побережью Тихого Океана, Анри Картье-Брессон довольно точно угадал место, в котором могли состояться драматические события.

Фотографа интересовали жертвы. Он оказался в Шанхае буквально за несколько дней до развязки национальной трагедии. Здесь в эпицентре грядущей катастрофы Картье-Брессон смог запечатлеть людей в состоянии полной беззащитности перед лицом неумолимого Хроноса. На одной из улиц города автор создает фотографию «Очередь за золотом перед приходом Красной Армии в Шанхай». Люди, столпившиеся у входа в банк, возбуждены и яростны. Какая-то мистическая сила, похожая на психоз, вдавливает их друг в друга. Что с ними? Их болезнь нуждается в комментарии.

Блистательные боевые успехи, достигнутые в провинции Цзяньсу 2-й полевой Армией под командованием Лю Бо Чэна, при содействии 3-й полевой армии генерала Чэнь И, по существу предопределили успех переправы через Желтую реку и взятие Шанхая. Но с этой фатальной предопределенностью как-то не хотели считаться войска Гоминьдана. На протяжении месяца они ожесточенно сопротивлялись, сдерживая победный порыв железных винтиков революции. Однако город все-таки пал. Военный корреспондент Константин Симонов в своей книге «Сражающийся Китай» пишет, что «отряды Мао Цзедуна жители Шанхая встречали с энтузиазмом и ликованием». Поэтому не будет большим преувеличением, если сказать, что на снимке запечатлены люди в состоянии пред-энтузиазма. Через каких-то 5-6 дней у них начнется приступ эйфории, вызванный появлением в городе вооруженных до зубов революционеров, поэтому они решили серьезно подготовиться к этому испытанию, чтобы избежать разного рода неожиданностей. Правительство Гоминьдана, на которое горожане еще надеялись в течение последних месяцев, сообщало в газете каждые пять дней о прилете в Шанхай огромного самолета, груженного золотом — это означало, что завтра в банке пятидесяти человекам выдадут по одному ляну золота (1 лян — 31 грамм) взамен предъявленных бумажных денег. Как и обмен ассигнаций на серебро это делалось для поддержания устойчивого курса. Утром у банка выстраивалась 100 тысячная очередь. Но обменять бумажки на один лян золота могли только те 50 человек, которые заранее догадались дать взятку постовым-полицейским.

Блюстители порядка, следившие за такими чудовищными очередями, скапливались у самого входа в банк и под разными предлогами выгоняли в течение дня всех, кто не смог с ними договориться. На фото отлично видно, что каждый человек в очереди обнимает впереди стоящего и только невидимый первый держит 1 лян золота — но именно поэтому все они в равной степени богаты.

В левой части фотографии заметна нерезкость, которая получилась благодаря тому, что во время съемки полицейские принялись разворачивать очередь. Стоящий за линией оцепления фотограф учитывал и это обстоятельство, не считая смазанность браком. «Если снимок получился достаточно резким, значит, ты был далеко от события», — утверждал теоретик и критик журнала «Лайф-фото» Роберт Капа. В послевоенное время крупные журналы в США, подчеркивали значение нерезкости в создании естественного фото. Нерезкость это не приближение к драме, а движение от драмы к изображению. Жертвы гражданской войны в Китае могут быть эстетичными, превращаясь в объект искусства. Здесь выбор между нравственным и возвышенным делается в пользу последнего. Фотография является формой документальной фиксации мира, ее главная задача — предельная объективность, считали лидеры «Лайф-фото». В жертву этому «идеальному метру» художник приносит мораль. Эксплуатация реальности во всех ее проявлениях, кончая самыми отвратительными, это единственный путь, который избирает автор в своем движении к обожествленной действительности. Здесь существует только восторг, только восхищение, но не переживание.

Глядя на фото Картье-Брессона, я почему-то вспомнил историю о тибетском мудреце Марпе. Когда убили его сына, он впал в отчаяние. Один из учеников спросил Марпу: «Вы всегда говорили нам, что все дхармы пустотны, что все это иллюзия? А разве смерть вашего сына не иллюзия? »
— Конечно, — ответил мудрец, — но смерть моего сына это сверхиллюзия.