Зимой 2021 года, трудно было не заподозрить, что у мира появился новый повод для рыданий. В декабре того года, арт-дилер Тодд Крамер излился в твиттере воплем — «Все мои обезьяны исчезли!»
Обезьяны в этом контексте, — для тех, кто не был постоянно онлайн во время этой фазы пандемии COVID-19, это не те волшебные животные, которые очаровывают приматологов типа Джейн Гудолл и Франса де Ваала (хотя этим обезьянам тоже грозит опасность). Скорее всего, Крамер говорил о своей коллекции Яхт-клуба Bored Ape (BAYC), невзаимозаменяемых токенов, или NFT, которые у него украл некий предприимчивый хакер. (NFT — это уникальные цифровые объекты, записанные в блокчейне, децентрализованном реестре, который является основой всех криптовалютных и цифровых коллекционных транзакций). Коллекция состояла из десяти тысяч уникальных мультяшных шимпанзе, на лицах которых можно увидеть вялые надутые губы и зевки, самодовольные гримасы и маниакальные ухмылки, а также головокружительное разнообразие одежды и аксессуаров, которые случайным образом сочетались, создавая невероятную смесь различных комбинаций внешности, вся эта «банда» обезьян Крамера стоила тогда ошеломляющие 2, 2 миллиона долларов.
Это было в бурные дни безумия NFT 2021 года, когда состояния зарабатывались и терялись, а иногда зарабатывались снова за считанные дни. Казалось, просто каждый — финансовые волшебники-однодневки, доверчивые начинающие трейдеры, — жаждал части прибыльного рынка обезьяньих JPEG-файлов. (Коллекционеры в настоящее время судятся с несколькими громкими именами, в том числе с ночным ведущим Джимми Фэллоном и поп-звездой Джастином Бибером, а также с аукционным домом Sotheby’s за якобы «вводящее в заблуждение» продвижение проекта и сговор с создателем BAYC Yuga Labs с целью искусственного завышения цен).
И это были не только «обезьяны». Люди гонялись за CryptoPunks, Doodles Cool Cats, Azukis, Pudgy Penguins и многими ещё подобными творениями. Покупатели расхватывали так называемые проекты «генеративного искусства» — коллекции связанных, но в то же время уникальных изображений, созданных с помощью творчески запрограммированных алгоритмов, такие как Fidenza Тайлера Хоббса или Chromie Squiggles Эрика Кальдерона. Такие известные артисты, как Джефф Кунс, Урс Фишер, Такаши Мураками и Дэмиен Херст, вскочили в этот вагон. Новые коллекционеры, с кучей криптовалюты, ворвались и изменили жизни ранее неизвестных художников одним нажатием кнопки. Кто забудет подобный метеору взлёт Beeple (он жа Майк Винкельман), чей огромный NFT-коллаж «Каждодневность: первые 5000 дней» (Everydays: The First 5000 Days ) (2021) был продан на аукционе «Кристи» за 69 миллионов долларов? Как только пожарный шланг с деньгами был включен, казалось, что каждый мог напиться из него.
По ходу этого хайпа, фотографы тоже рвались присоединиться к NFT-цирку. Помимо изначально цифровых творений типа обезьянок, коммерциализация и монетизация которых была элементарно простой задачей, фотография оказалась тем медиа, что было наиболее пригодно к сращению с NFT. В конце концов, большая часть фотографий сегодня воспринимается через экран. Почему бы и не продать их тем же путём?
Проникновение фотографии в криптосферу привело к тому, что выдающиеся художники, такие как Джоэл Стернфелд (Joel Sternfeld), Грегори Крюдсон (Gregory Crewdson), Алек Сот (Alec Soth), Джоэл Мейеровитц (Joel Meyerowitz), и другие, — стали перекапывать свои архивы в поисках непоказанных работ, разбираясь, токенизировать ли промежуточные рабочие кадры, или реализовать в форме NFT что-то из старых проектов. Была даже попытка, предпринятая Джулианом Сандером (Julian Sander), правнуком Августа Сандера (August Sander), перевести полное наследие фотографа, из более чем десяти тысяч фотографий, в форму коллекции NFT, что закончилось длительной судебной баталией. Другие, такие как Джастин Аверсано (Justin Aversano), чей тусклый проект Twin Flames (2017-18) набрал ошеломляющий рыночный импульс, в одночасье стали сенсациями. Можно сказать, что эти фотографы мотивировались истинным интересом к «дивному новому миру» блокчейна. Но в первую очередь, конечно, это была возможность быстро заработать.
В отличие от рынка живописи и скульптуры, оправившегося и снова растущего после кризиса 2008 года, рынок фотографии в последнее время испытывал небольшой спад. (Это остается в силе, несмотря на заметные усилия молодой художественной ярмарки Photofairs в Нью-Йорке, ориентированной на фотографию, и небольшое количество бросивших вызов ожиданиям аукционных продаж, таких, как «Скрипка Энгра» Мэн Рея, проданная на «Кристи» за рекордные 12,4 миллиона долларов). Коллекционеры, похоже, отчасти утратили вкус к фотоотпечаткам. В то же время экономические препятствия для фотографов усиливаются: цена на печать и оформление фотографий, которая всегда «откусывала» немалую часть не самой высокой прибыли фотографа, растёт. Работа по преподаванию фотографии становится более конкурентной и менее доходной; прибыльной коммерческой работе, похоже, все больше угрожает искусственный интеллект. Неудивительно, что так много фотографов ухватились за шанс заработать на NFT, — одно из немногих мест, где были деньги.
Сама идея о том, что фотография покупается и продается как NFT, вероятно, вызовет раздражение у ценителей прекрасных фотопечатков и других представителей старой гвардии мира фотографии.
Крипто-толпа любит эффектные мантры. Тем, кто не поверил хайпу, говорили — «веселитесь, оставаясь бедными». Когда спекулянтов спрашивают, зачем покупать конкретный NFT или альткоин (общий термин для обозначения криптовалюты, отличной от биткоина), они отвечают просто, «Потому что число растёт» (Because number go up). Эту строчку журналист Зик Фаукс (Zeke Faux) использовал для названия своей недавней книги «Число растёт: внутри дикого роста и ошеломляющего падения криптовалюты» (Number Go Up: Inside Crypto’s Wild Rise and Staggering Fall). Но числа не могут расти до бесконечности. В 2022 году, цены как на криптовалюты, так и на NFT эффектно рухнули, уничтожив неисчислимые суммы богатства и заставив большинство здравомыслящих людей серьезно усомниться в разумности расходования сумм, которые обычно связаны с покупкой, скажем, самолета Learjet или шале в Гштааде.
Теперь, когда мы осматриваем руины, пейзаж выглядит мрачно. На рыночном пике в январе 2022, глобальные продажи НФТ достигали 5, 7 миллиарда долларов, по данным DappRadar. В мае 2023 эта цифра упала до 675 миллионов, с позорным понижением на 90%. Пока что крупнейшее событие продаж NFT в этом году — аукцион «Сотбис» под названием «Граали: собственность из культовой коллекции цифрового искусства, Часть II» (Grails: Property from an Iconic Digital Art Collection Part II) собрал солидные деньги — почти 11 миллионов долларов. Но это было запятнано тем фактом, что оно было организовано консалтинговой фирмой, занимавшейся ликвидацией скомпрометированного крипто-хедж-фонда Three Arrows Capital, так что всё событие выглядело скорее полицейской распродажей, чем вечерним аукционом для джентльменов в белых перчатках. Недавний анализ, проведенный dappGambl, сайтом по крипто-гемблингу и анализу игр, показал, что 95 процентов всех коллекций NFT в настоящее время фактически обесценились.
Галереи, первыми нырнувшие в пространство NFT, такие как Galerie Nagel Draxler в Германии, сейчас либо закрыли проекты, базирующиеся на криптовалюте, либо радикально их сократили. Последним летом, Такаши Мураками принёс публичные извинения после того, как его NFT-коллекция Murakami. Flowers эффектно упала в цене на 99, 2%. И после шумного фестиваля NFT, которым стал Art Basel Miami Beach 2021, и помпезного Art Dubai Digital 2022, — во время бума ОАЭ стали главным налоговым убежищем для крипто—богачей, — новая тенденция арт-рынка, похоже, является возвращением к самой безопасной ставке для зарабатывания денег: живопись, живопись, и ещё раз живопись.
Тем не менее, некоторые сохраняют надежду. Кенни Шахтер (Kenny Schachter), художник, коллекционер и плодовитый арт-журналист, стал одним из ведущих пропагандистов NFT. Во время бума, он постоянно писал о них в своей регулярной колонке в Artnet и превозносил их достоинства перед легионами своих подписчиков в Instagram. Он также изготовлял NFT и продавал их, как через традиционные галереи, так и через онлайн-маркетплейсы, подобные Nifty Gateway. (Он говорил мне, что первый раунд продаж принёс ему 300 тысяч долларов). Есть даже название для его знаменитого «художественного движения из одного человека», которое он вытатуировал на руке — «NFTism». После краха рынка он изменил его на «post-NFTism».
Шахтер верит, что пространство NFT — «самое здоровое и прекрасное место, когда-либо существовавшее». На самом деле, он считает, что нынешний момент в истории NFT — эхо художественного мира 1990-х. «Когда я только начинал свой путь в арт-среде, была рецессия, при которой рынок не сократился, а практически испарился», — говорит он мне. По его мысли, взрыв рынка принёс с собой очищающий огонь, выжегший грязь и шлак. «Масса взрослых людей, пытаясь делать деньги на криптовалюте, превращаются в детей», — говорит он. «Они похожи на безделушки, выпущенные ограниченным тиражом, которые вы можете покупать и продавать со своими друзьями, как бейсбольные карточки для богатых людей».
При отсутствии такого рода спекулятивной буффонады истинное творчество и сотрудничество придёт к процветанию, уверяет он меня. Шахтер и другие, с кем я беседовал, особенно стремились подчеркнуть общественный аспект NFT-сцены, где виртуальное товарищество на Discord заменило пьяные открытия выставок, а прямой доступ к художникам считается частью пакета услуг, в противовес исключительным привилегиям тех, кого, например, приглашают на обед «для своих» в галерее. «Искусство означает самовыражение, и важнейший канал общения с другими людьми», — говорит Шахтер. «Я не могу представить себе, чтобы кто-то, начав делать цифровое искусство перед коллапсом, не продолжал бы заниматься этим после».
Шон Лавалетт (Shane Lavalette), фотограф, а также бывший директор Light Work и директор-основатель Assembly, галереи, занимавшейся первоначально фотографией и видео в Хьюстоне, и Assembly Curated, которую он называет «первой кураторской NFT-платформой для файн-арт фотографии», склонен с этим согласиться. «Если говорить о продолжительном времени, я чувствую, что мы находимся только в самом начале развития технологии», — говорит он мне. – «Цифровое коллекционирование не станет меньшей частью нашей жизни по мере движения вперёд, скорее оно будет становиться более значительной её частью. И внедренная технология делает это очень простым, когда речь заходит о вещах, которые нам нужно создавать и собирать в цифровом виде, а именно о подлинности, праве собственности и происхождении».
Примечательно, что Лавалетт также отмечает полезность NFT в обеспечении выплат для художников при перепродаже их работ, неважно, в цифровом или физическом виде, на вторичном рынке. Транзакции могут быть закодированы в смарт-контракте NFT, представляющем собой компьютерную программу, вписанную в блокчейн, и функционирующую автоматически. (После того, как в 2018 году Апелляционный суд девятого округа США в Сан-Франциско отменил Закон Калифорнии о гонорарах за перепродажу, художники больше не имеют права получать гонорары от перепродажи своих произведений искусства в любой точке США).
Сама идея купли-продажи фотографии в качестве NFT, вероятно, вызовет раздражение у ценителей прекрасных фотоотпечатков и других представителей старой гвардии мира фотографии, но Лавалетт рассматривает это развитие как часть континуума, который уходит корнями к истокам этого медиа. «Я думаю, что сама фотография по сути своей неразрывно связана с технологией с самого начала», — говорит он. – «И мы видели уже всё это с началом цифровой фотографии — когда люди долго отказывались признать её, а через 10-15 лет они без вопросов снимали цифровой камерой». Но Лавалетт не предполагает, что NFT заменят старые способы распространения и демонстрации фотографий. «Да, я определенно рассматриваю это скорее как дополнение», — говорит он. «И фотография как медиа прекрасно подходит для того, чтобы существовать во многих формах». Что касается вопроса о привлекательности NFT по сравнению с более традиционными формами коллекционирования фотографий, Лавалетт считает, что иногда это связано с модной новой технологией, а иногда диктуется более практическими соображениями. «Как коллекционер, вы можете, на самом деле очень эффективным способом, как бы получить долю в культурном капитале художника. И это то, что понравится не всем, верно? Для тех, кому это нравится, это очень интересно, потому что вам не нужна кладовая для хранения».
Кажется, очевидно, что и после «рыночного апокалипсиса» художники будут создавать NFT, а коллекционеры покупать их (хотя никто не возьмётся предсказать, в каком объёме). Но фундаментальный вопрос, на который у меня до сих пор нет ответа, и который как-то выпал из внимания за шумом хайпа: является ли NFT на самом деле полноценным медиа, или это просто форма продажи?
За ответом я обратился к Алехандро Картахене (Alejandro Cartagena), художнику, издателю и заразительному энтузиасту и защитнику NFT, который является со-основателем двух фото NFT платформ — Obscura, где он сейчас является консультантом, и Fellowship, где он работает постоянно. Картахена начал с того, что перевернул вопрос, утверждая, что фотография, как медиа, имеет двойственное отношение к своей материальности. «Как художник, работающий по заказу», — сказал он мне, – «я был отправлен New York Times сделать фотографии, которые переправил им в виде джипегов. Они послали мне деньги, также в цифровой форме. Так что, по сути, я практически продал NFT, хотя это так не называлось». Нет ничего в фотографии, что говорило бы, что окончательной её формой, пригодной для коллекционирования, является отпечаток. Как только фотография сделана, она становится странствующей картинкой, которая ищет себе дом. И, в цифровом мире, почему бы блокчейну не быть этим домом? «Возможно, мы готовы думать о фотографии как о тревожащем медиа, для которого нет ничего родного», — говорит Картахена.
Он отмечает, однако, что фотографы недостаточно используют возможности цифрового распространения. Это то, что стремятся исправить он и его партнёры по Fellowship. Один из проектов, который он описывает, показавшийся мне реально новым — это сотрудничество с Джоэлом Мейеровицем, названное Sequels. Для этого, Мейеровиц выбрал из своего 60-летнего архива 3650 не показывавшихся ранее фотографий, и собрал их в нелепо длинную, игриво-ассоциативную последовательность. С помощью специального смарт-контракта, Fellowship сейчас клеймит (minting) одну картинку каждый день и выкладывает её на аукцион. Так что, коллекционеры могут, как надеется Картахена, не только покупать отдельные изображения, но и собирать меньшие под-последовательности фотографий из огромного целого. Обработка всей последовательности займёт десятилетие, делая это чем-то вроде миниатюрного визуального эквивалента концептуальной долговременной композиции, такой как работа Джона Кейджа для органа ASLSP (Так медленно, как только возможно). Исполнение этой композиции сейчас идёт в Германии и рассчитано на ближайшие 600 лет.
Но таких проектов мало и они редки. Когда мы говорили с Брайаном Дройткуром (Brian Droitcour), главным редактором яркой платформы NFT для изобразительного искусства Outland, он описал несколько NFT-проектов, для которых специально разработанные смарт-контракты имели основополагающее значение для самой работы, но в целом имели более утилитарный вид. «Я думаю, что их основное применение — просто как технология редактирования цифрового искусства», — сказал он мне. «Множество людей в мире искусства сказали мне, что они ненавидят выражение «NFT-арт», — добавил он, – «потому что на самом деле это не относится к медиа в том смысле, в котором говорят, например, о видеоарте. Но речь идет о социальной и экономической среде, в которой распространяется это искусство. Думайте об этом как об аналоге, скажем, чего-то вроде „современного искусства“, которое на самом деле мало что говорит о произведении, но помещает его в эту область музеев и галерей, художественных журналов и художественных школ, и отличает от людей, которые просто рисуют пейзажи». Иными словами, NFT-искусство — это не медиа, а окружающая его среда.
Итак, как мы можем кратко резюмировать ситуацию с этой средой, с дистанции её недолгой пока жизни? В целом это было отражением культуры в целом, которая все больше опирается на краеугольные камни жадности и корысти. (Не случайно, что бывший президент Дональд Трамп, которому четырежды предъявлены обвинения, олицетворяющий именно эти пороки, после ухода с поста выпустил собственную коллекцию NFT). Это также, как и весь крипто-бум, подпитывалось отчаянием. Множество людей надеялись, что они тоже смогут наработать обезьяньих джипегов, Dogecoin-ов или ещё бог знает чего, чтобы получить шанс на комфортабельную, достойную жизнь. Это прекрасно описала Сара Резник (Sarah Resnick) в прошлом году в своём эссе для n+1, названном «Уйди как босс» (Walk Away like a Boss).
Несмотря на свою некоторую непристойность, вызванная NFT истерия, дала и немного полезного. «Независимо от того, что происходит с рынком», — сказала мне Тина Риверз Райан (Tina Rivers Rya), куратор Buffalo AKG Art Museum, специализирующаяся на цифровом искусстве, — «приятно осознавать, что, по крайней мере, NFT, помогли расширить аудиторию цифрового искусства внутри современного искусства в целом, в долгосрочной перспективе, и что некоторые художники смогли получить выгоду прямо сейчас». Что же касается огромной массы людей, которые были убеждены, что они ухватили следующую великую революцию в искусстве? Ну, большинство из них получили шиш с маслом.
Оригинал на сайте Aperture
Перевод с английского Александра Курловича
