Валентина Абенаволи – редактор, книжный дизайнер и визуальный художник, работающий на пересечении фотографии, видео, звука и текста. Она провела ряд интенсивных семинаров по редактированию фотографий и созданию книг по всему миру. В 2012 году она была со-основателем Akina, независимого издательского дома, который выпускает сложные фотокниги начинающих фотографов. Ее первая книга, Anaesthesia, была выпущена в 2016 году. За ней последовала вторая, The Harvest, годом позже. Обе они являются частью будущей трилогии, исследующей эмпатию и зло. Недавно она была со-основателем Neighbour, альтернативного арт-пространства в Тривандруме, в Индии, специализирующегося на выставках, публикациях и коллаборациях.
С каких встреч начались ваши отношения с фотокнигами?
Когда дело доходит до книг, нет ни четкого начала, ни конца. Это постоянные, развивающиеся отношения. Это не было внезапной вспышкой любви с первого взгляда. Скорее, это росло медленно, коренясь в детстве, в рассказах, в дневниках, заполненных до краев, в старых семейных альбомах как энциклопедиях незнакомцев. Что-то более глубокое шевельнулось во мне, увлекая разум вдаль и открывая красоту в самой обычной жизни, записанную и представленную в напечатанной форме. Книги всегда были доказательством прожитых жизней. Они предлагают замерший момент времени, побег от реальности, открытое приглашение вступить в необычный «другой» мир.
Когда я думаю о своей жизни до работы в Akina, я вспоминаю свое увлечение фотокнигами – еще сырое и незрелое – ранний, чисто интуитивный подход, поддерживавший образность без предварительных знаний, в своей полной, подчас безумной простоте. Я могла заинтересоваться книгой, приобрести ее за обложку или название, не зная, что ждет меня при переворачивании страниц. По мере узнавания структуры повествования и ритма последовательностей, я получала удовольствие от каждой книги, а некоторые истории, во всей их сложности, удерживали мои мысли в течение долгого времени, раскрываясь в случайных ассоциациях и ночных прозрениях. Это было настоящее притяжение, как от магнита, что было главной темой моих размышлений много лет. Мне сейчас очень не хватает такого блаженного неведения.
Много лет назад, когда я еще училась, я работала на книжной ярмарке в Турине, в Италии, в очень простой роли. Я отвечала за выдачу микрофонов писателям и издателям при их выходе на сцену. В перерывах я ускользала, чтобы побродить по прилавкам вместе с Федерико Клаварино, который стал впоследствии одним из художников, с которым сотрудничало издательство Akina. Вместе мы смотрели работы таких итальянских фотографов, как Летиция Батталья (Letizia Battaglia), Луиджи Гирри (Luigi Ghirri) и Миммо Джодис (Mimmo Jodice). Иногда мы поглядывали на часы, чтобы не пропустить следующее выступление, но затем кто-то из нас обязательно терялся в колдовстве книг, – их весе, текстуре, мире незнакомого человека, который предлагался нам как интимное, но открытое пространство. Эти книги стоили для меня очень дорого, поэтому я стащила кое-что. Это хорошая история, которая может отметить начало моих взаимоотношений с фотокнигами. Это было страстное стремление понять реальность визуальных рассказчиков, использующих книги для того, чтобы выразить и передать нечто бесценное – дорогую магию.
В том же городе и примерно тогда же, я часто проводила много времени среди покрытых пылью деревянных полок La Bussola, местного букинистического магазина, торговавшего старыми, любимыми и вышедшими из печати изданиями. Эти книги ждали, пока кто-то – кто-нибудь – придет и спасет их от неизвестности, в которую они впали. Иногда, я думаю, что многие из них прожили годы в равнодушной пыли книжного магазина только для того, чтобы снова собирать пыль на домашней книжной полке. Жест взятия забытой, любимой книги, которая могла вновь войти в чью-то жизнь, где ее однажды могли снова открыть другие руки, снова перелистать страницы… Это было нечто вроде безвременья, тихое, медленное сопротивление конечности, вопреки правилам книжного рынка, где каждая книга должна быть распродана в течение года после выпуска. Выбор фотокниг был небольшим и в основном стандартным, но некоторые забытые сокровища, стоящие в моем шкафу и сегодня, были найдены там, на угловой полке с надписью «фотография».
Когда началось мое увлечение фотокнигами, помимо подарочных изданий знаменитых авторов, имен которых я так и не запомнила, в сообществе был растущий интерес к независимости, бунт против истеблишмента, стремление к созданию чего-то вне мейнстрима. Подъем вверх из андерграунда. Сейчас я вижу смысл того бунта, который вызвал у меня желание примкнуть к движению создателей «зинов» и недорогих книг, наполненных громким содержанием и честной грубостью. Я стала сотрудничать с литературным агентством, обучаясь редактированию, публикации и маркетингу. Но я думаю, этого было недостаточно, чтобы просто работать с книгами. Я хотела создавать книгу как объект полностью, с нуля: дизайн, выбор размера, бумаги, последовательности и текста. Книга – это нечто большее, чем просто набор картинок или слов, она создана руками многих людей, коллективно участвующих в разных стадиях процесса создания, выпуска и распространения. Я хотела быть частью этого создания сосудов красоты – и перемен.
Это непрекращающееся наслаждение и бесконечная боль, мое увлечение фотокнигами. Оно коренится в интуиции и, несомненно, начавшись, изменило мою жизнь, но я до сих пор не знаю точно, насколько я сама изменилась в отношении к ним. Я могла говорить только об одном – книги, книги, книги, – и до сих пор продолжаю, хотя Akina больше не издает, и я больше не стою на сцене, выступая за пространство и поддержку эксперимента по расширению рынка за пределы его «пузыря». Сейчас я говорю об этом более конкретно и не так громко, что, кажется, неплохо соотносится с возрастом.
Каков ваш процесс принятия решений относительно книг и проектов, за которые вы беретесь?
Как издатель я когда-то увлекалась фотопроектами, которые требовали смелости и затрагивали спорные или провокационные темы. Мне было интересно работать с проектами, которые могли вызвать дискуссию, спровоцировать сложное социальное обсуждение, или исследовать политические или экзистенциальные темы. Если визуальная история была достаточно убедительна, я верила, что слова в книге не нужны. Но с тех пор изменились и я, и рынок.
Что увлекает меня сегодня больше всего, так это проекты, включающие междисциплинарные подходы, в которых фотография является лишь одной из частей большей композиции, часто работая вместе с текстом, иллюстрацией или видео. В этом контексте книга становится формой, включающей связь между разрозненными элементами. Каждая часть следует за другой, устанавливая линейные и нелинейные связи между субъектами, объектами, действиями, местами и временами. Эти параллельные повествования и потенциальные значения, которые они несут, близки нам и могут быть частью более масштабного взгляда, словно символическая система взаимосвязей, ветвящаяся подобно корням.
Концепция «третьего образа», созданного наслоением двух, расположенных рядом, – это необъяснимый мысленный образ, который мы не можем выразить, но тем не менее понимаем и обсуждаем, когда читаем, преподаем или анализируем фотокниги. Работая по контрасту или накоплением, это неисчерпаемый источник возможностей и эффектов. Он отражает состояние взаимной зависимости, не только в мире природы, но также и между дисциплинами. Он говорит через эмоции, которые мы получаем и передаем, долгосрочное использование знаний и процесс отучения, чтобы начать учиться снова. Он на самом деле подчеркивает отношения человечества с известным и неизвестным. И в этом смысле, чем больше мы смотрим на мир взаимосвязанным образом, тем больше мы можем углубить нашу чувствительность к различным субъектам и друг к другу.
Есть ясная необходимость перебросить мост между художественными практиками и академическими исследованиями, так как каждая область может выиграть от такого взаимодействия. Мы слишком привыкли думать, работать и действовать внутри фотографической ниши, но делая это, мы часто склонны поздравлять друг друга с результатами, не ставя под сомнение то, как фотография может служить носителем смысла. Если мы относимся к человечеству с любопытством, мы можем только выиграть от сотрудничества, которое позволяет нам лучше контекстуализировать знания за пределами специфических областей исследования.
Мы часто разрабатываем проекты, основываясь на нашем воображении и наблюдениях, и меня очень привлекает этот потенциал и процесс как таковой. Мне нравится фиксировать внимание на актуальности идей, заставляющих задуматься, без какой-либо дополнительной цели, кроме предложения альтернативной точки зрения. Мне нравятся последствия творчества, когда работа приносит пользу аудитории, которую можно анализировать, интерпретировать и продвигать в любом возможном повторении.
С годами, я пришла к выводу, что необходима новая модель мира искусства, бросающая вызов индивидуалистической культуре авторства и творческого производства. Я предпочитаю заниматься работами, основанными на коллективном опыте и широком участии. Именно здесь начался мой интерес к совместному авторству, когда книга или выставка – результат диалога, обмена мнениями, когда есть определенное признание приобретения проектами новых форм, начинающихся с деления творческой ответственности между многими голосами. Художники, писатели, дизайнеры, кураторы и редакторы добавляют новые слои значений, контекстов и интерпретации работы, делая ее сложным и динамичным образованием, большим, чем просто художественное самовыражение. Именно в этом пространстве взаимного влияния, где роли и обязанности пересекаются, где я вижу наибольший творческий потенциал, способный разрушить иерархию в мире искусства и, возможно, создать более устойчивую модель для всех.
Думаю, что переезд в Кералу, в Индию, и работа с художниками Глобального Юга в последние пять лет, дали мне иной взгляд на то, чего может достичь коллективное повествование. Это движение от индивидуального к коллективному требует переосмысления самой свободы действий, осознания того, что индивидуальные истории всегда связаны с более значимыми социальными, политическими и экономическими силами. Это означает выход за пределы индивидуальных переживаний и изучение структур, которые формируют их. Существует потребность в «деколонизации» нашего понимания истории и силы, и я верю, что это всегда будет определять движение моей деятельности вперед.
Как вы любите работать с людьми?
Содержательные обсуждения – основа моей работы с художниками. Я верю, что внимательно выслушать чью-то историю – очень важно в моей работе редактора и дизайнера. Мне нравится, когда мне задают вопросы, со мной спорят и во мне сомневаются. Раскрывать потенциал произведения, показывая все, что должно быть сказано или продемонстрировано. Это требует не только глубокого понимания, но и здоровой смеси эмпатии, уважения и воображения, чтобы перевести работу в книжную форму.
Доверие строится через открытость к уязвимым сторонам друг друга. Было время, когда споры с художниками были такими горячими и эмоциональными, что я часами не ела и не спала от возбуждения. Только недавно я поняла важность умения говорить «нет» и устанавливать границы. Однажды у меня было полное выгорание, и понадобилось два года отдыха и лечения, чтобы я сумела понять, что хотел выразить художник и снова помочь ему определиться с формой книги.
Теперь я гораздо более разборчива в отношении проектов, за которые я берусь. Опыт в качестве матери дал мне новый взгляд. Раньше мне сразу хотелось заняться каждым интересным проектом. Сейчас, я оцениваю не только потенциальный эффект от проекта, но также то, насколько он соотносится с моими внутренними приоритетами, один из которых – психическое здоровье. Это по-прежнему связь идей и открытие уязвимостей, но сейчас это более медленный, осознанный процесс.
Как вы делаете выбор между работой со специфическими материалами и процессами и желанием получить к ним доступ?
Моя практика началась с нахождения баланса между конкретными материалами, процессами и доступностью. В 2012 году мы в Akina стали печатать и сшивать книги ручной работы дома, ориентируясь на зин-культуру как революционный и доступный способ продвижения идей. Не имея фондов для офсетной печати, мы исследовали новые подходы к содержанию и форме, сотрудничая с начинающими фотографами. Нам удалось дважды получить тестируемые печатные машины, и мы опубликовали четыре зина и две книги тиражом от 100 до 200 копий каждая, оплатив только бумагу. Лондон в то время был живым местом для творчества, и нам удалось найти поддержку и мужество для того, чтобы покинуть стабильную работу ради создания нового.
На протяжении нескольких лет мы выпускали книги ручной работы в двух вариантах – стандартном и коллекционном издании, – по доступной цене (£8 – £12 за стандартное издание, £35 – £50 за коллекционное). Все книги распродавались очень быстро, оставляя нас наедине с накопившимися делами и долгими ночами, проведенными среди непонятных виниловых пластинок, необходимостью следить за влажностью в постоянно сыром Лондоне и стопками бумаги, покрывающими каждый дюйм нашего пространства.
Идея была в том, чтобы удовлетворить запросы как коллекционеров, так и тех, кто хотел бы быть частью сообщества, но не мог покупать дорогие книги. Это был наш путь преодоления разрыва на рынке фотокниг, где они либо становились дорогим предметом коллекционирования, либо становились недоступны для многих художников и читателей. Это также было доказательством того, что ограничения – будь то деньги, или материалы, – могут на самом деле стимулировать творческий подход, а не препятствовать ему.
Крупные фирмы достигают широкой аудитории, используя офсетную печать, относительно невысокую цену и получая доходы от широкого распространения выпускаемых высококачественных книг. Однако, я никогда не работала с дистрибьюторами, и оставаться независимым, обеспечивая устойчивое развитие, было трудной задачей. В конце концов, с ростом спроса, мы решили перейти на офсетную печать, но при этом, кажется, книги потеряли свою внутреннюю ценность, связанную с уникальностью. В этот момент все перестало быть развлечением и трансформировалось в нечто более жесткое – бизнес, управляемый соображениями прибыльности. Хотя я работала с печатником-визионером из Стамбула, Уфиком Сахином, известным своей способностью бросать вызов невозможному, творчество могло стать объектом давления со стороны рынка. Это оставляет меньше места для ошибок, когда ставки слишком высоки. У меня нет ответов. В конечном счете я закрыла свой издательский дом после восьми лет работы и многих выпущенных книг.
Как вы думаете, какое значение имеет движение в сторону книги, как объекта?
Это тактильный опыт, тихий момент медленного перелистывания чужой работы в сентиментальной манере. В мире, становящемся все более цифровым и эфемерным, книга – это якорь, завет, акт сопротивления. Когда начинаешь обращать внимание на то, как ощущается книга, и превращаешь это в ритуал – взять ее в руки, пощупать обложку, это первое потрескивание корешка, запах чернил на бумаге, – весь опыт чтения превращается во встречу с ей собственной физичностью. Это замедляет вас, погружает в свой покой и приглашает остаться на время. Книга становится местом, по крайней мере, одним, где вы живете какое-то время. И какой глубокой, устойчивой формой общения это становится – ощутимой, интимной, трогательной, – способной распространяться вопреки течению времени.
Anaesthesia, работа, к которой я привязана больше всего, просилась стать книгой с самого начала. Она началась с глубоко личной борьбы, подпитываемой гневом на предвзятое отношение Запада к Ближнему Востоку, которое увековечило дегуманизацию определенных групп населения, формируя культурные нарративы и влияя на восприятие в течение десятилетий. Выбор выпустить книгу – совершенно черную по форме – был самой инстинктивной реакцией на мир насилия и равнодушия. Исследуя, как реальность документируется, формируется и преподносится нам, книга задается фундаментальным вопросом: если мы подавлены картинами ужаса и войны, становимся глухи к страданиям других, как мы можем реагировать? Через то, как расположены в книге изображения и слова, я хотела пригласить других людей чувствовать, обратить внимание и занять радикальную позицию в отношении человечества. Сейчас, при идущем уже год геноциде в Палестине, на грани гораздо большей эскалации, мы по-прежнему являемся свидетелями нашей коллективной истории, мы бросаем вызов ложным нарративам. Эта книга – маленький завет.
Какое место занимает язык и текст в книге фотографий?
Мне всегда нравилась свобода, которая ощущается по краям изображения, за границей кадра. Это там читатель может дать волю воображению. Когда слова предполагаются, язык становится одновременно и освещающим, и сдерживающим. Написанное озвучивает то, что невидимо прямо сейчас. Оно ведет, подводит, намекает и наконец прямо предлагает путь начать, не обязательно говоря, как следует закончить. Но слова также могут навязывать. Они могут вести к специфическим нарративам, исключая, частично, бесконечные возможности представления. С другой стороны, слова, которые не являются описательными, и могут создавать абстрактные значения, могут создавать прекрасное напряжение, где текст и изображение могут ниспровергать автономию друг друга, тянуть в противоположных направлениях, – один к специфичности, другой к открытости.
Интеллектуальный спор, сопровождающий фотографию с самого начала – это вопрос о том, может ли она быть определена как форма языка. Я часто думала, что подобная классификация является упрощением, и я верю, что ее ненадежность в качестве формы языка – одна из причин того, что современная фотография часто полагается на архетипические символы, такие как изолированный дом в пустынной местности или руки, держащие что-то (или одна другую). Эти простые, символические представления, использующиеся для того, чтобы выразить значения отношений, принадлежности, потери идентичности, но они не организованы в систематическую структуру, что оставляет их открытыми для определенной простой интерпретации, не предлагая определенности, характерной для языка. Многие могут не соглашаться и спорить, что такой подход открывает двусмысленность фотографии для зрителей, которым не хватает визуальной грамотности. Слова дают возможность точного и систематического общения, но они также оставляют место для двусмысленности из-за отсутствия визуального представления. С другой стороны, когда образы слишком символичны, они дают ясное визуальное представление, но теряют неоднозначность, свойственную фотографии как таковой. Я смотрю на этот одинокий дом и не могу представить какой-то еще вариант дома, что само по себе уже обедняет возможность интерпретации.
Я верю, что единственный путь решить эту дилемму – и поднять рынок фотокниг до того же уровня популярности, что и написанные книги, – это сделать визуальную грамотность общим предметом, единым для всех возрастов, в каждом учебном заведении. Быть более внимательным к современному миру, к тому, как он представлен в изображениях. Потому что искусство требует двух подходов: визуального и интеллектуального. И те, кто менее знаком с другим «языком», слишком часто остаются вне его.
Кто был моделями или шаблонами для ваших собственных активностей разного рода?
Нередко в моей жизни, я могу точно сказать, откуда все началось – контекст, в котором я собрала каждую грань того человека, которым сейчас стала, моменты, когда были приняты решения, кто стоял рядом со мной, а кто отошел в сторону. Это как живая карта тропок памяти и сентиментальных путешествий, и я ценю каждую поворотную точку, каждую прошлую версию себя. Есть серия последовательных событий и связанных со мною людей, которые привели меня сюда, в сегодня, в Тривандрум, с моим партнером Джо и нашим сыном Эли.
В 2015 году я в первый раз встретила Сохраба Хуру в Арле. Он не только невероятно талантливый и внимательный художник, но также и надежный друг, имеющий уникальную способность связывать людей, мыслящих сходно. Кратким и точным е-мейлом он познакомил меня с чудесами Наянтары Гурунг Какшапати, основателя и директора photo.circle, Photo Kathmandu и Nepal Picture Library. Прошло полтора года до того, как я, наконец, смогла встретиться с ней в Катманду. Там мы за неделю сделали один из самых захватывающих и меняющих жизнь семинаров, который я когда-либо проводила. У меня есть фотографии студентов, занимающихся редактированием в 4 часа утра, и ткань для обложек обернута у них вокруг голов, словно тюрбаны. После этой недели, мы стали обращаться друг к дружке «мама». Я верю, что это была любовь с самого начала. Но также и радость от ощущения, что наши современные умения позволяют нам создавать что-то мощное вместе.
Работа Наянтары – о трансформирующей силе визуального повествования – не только искусство, но и сила для социальных перемен. Вместе с растущей командой, которая ощущала себя большой семьей, а меня – ее частью, она показала, как фотография и визуальные медиа могут дать сообществам возможность вернуть себе свои собственные истории. Это не просто акты творчества, но акты восстания против доминирующих нарративов. Что делает их подход особым, это то, что они стремятся строить систему, которая позволяет развивать отношения и выстраивать долгий диалог. Это бросает вызов устоявшейся ситуации, опираясь на знания коренных народов, чтобы переосмыслить идеи инклюзивности и равенства, используя искусство, экологию и политические позиции в качестве инструмента для перемен.
В 2018, будучи в художественной резиденции на Photo Kathmandu, я остановилась в гестхаусе Durbar Square в Патане. Каждое утро колокола храма будили меня в 5:30, и из моего окна я наблюдала, как самые разные люди разных возрастов реагировали на выставку «Общественная жизнь женщин» (The Public Life of Women). Это был сюрреализм – люди смотрят, читают, обсуждают архивные фотографии женщин, которые делали историю – и это все еще до рассвета! Невозможно себе представить такую активность публики на Западе, не говоря уже о теме, затрагивающей проблемы гендера и общества. Это заставило меня задуматься, для кого мы создаем искусство и почему.
Я поняла, что думаю о настоящем – о том, какую роль играю в сообществе, и как глубоко Наянтара и семья photo.circle вдохновляют меня. Мои мысли переместились на Neighbour, пространство, которое я и Джо собираемся открыть здесь, в Trivandrum. Это ощущается, как необходимый следующий шаг, расширение всего, чему я училась, во что я верила как художник, издатель, дизайнер, популяризатор и свидетель нашего времени. Neighbour – это комбинация из книг, искусства и кофе, в общем, всего, что составляет мою повседневную жизнь. Это отражение нашей надежды взаимодействовать с миром через акт объединения, присутствия друг с другом. Я надеюсь, что мы станем катализатором изменений – пусть маленьких, возможно поначалу, по соседству (neighbourhood), – где разговоры могут вестись о творчестве, а книги и искусство раздвигать границы, бросать вызов восприятию и поднимать сложные вопросы.
Редакторы «Фотокнижных бесед» – Ана Касас Брода (Hydra + Fotografía), Аншика Верма (Offset Projects) и Дункан Вулдридж (Manchester Metropolitan University). Следуя за предыдущими «Писательскими беседами» (1000 Words, 2023) под редакцией Люси Сауттер и Дункана Вулдриджа и «Кураторскими беседами» (1000 Words, 2021) под редакцией Тима Кларка, они завершают серию, исследуя пути нашего понимания и опыта фотографии, который опосредуется через выставки, тексты и публикации.
Оригинал на сайте 1000 Words
Перевод с английского Александра Курловича
