Сложно абстрагироваться от событий, разглядывая фотографии студенческих волнений в Париже 1968 Гёксина Сипахиоглу (выставка на Винзаводе до 9 мая). Но это же и есть признак хорошего репортажа? Мы оказываемся в Сорбонне, на улице Гей-Люссака, на бульваре Сен-Мишель. Это была, возможно, самая красивая попытка устроить революцию. «Запрещается запрещать», «Будьте реалистами — требуйте невозможного» или «Наслаждайтесь без преград» — такими прекрасными лозунгами расцвел в начале мая Париж сорок лет назад. По сравнению с нынешними, студенты того времени принадлежали к более элитарной части общества. Большая их часть происходила из состоятельных семей, и после университета им была обеспечена высокооплачиваемая работа. На одной из фотографий Сипахиоглу у молодого человека из толпы бунтующих на подкладке плаща видна знаменитая клетка Burberry, свидетельствующая об отсутствии у юноши материальных проблем. Выраставшие в аккуратных домах, нередко и с прислугой, они задыхались от окружающего ханжества, от мыслей о расписанной на годы вперёд скучной жизни, сконцентрированной на потреблении. Дабы ничто не нарушало пейзажа общей стабильности, ученика могли исключить за длинные волосы, или уволить телеведущую за короткую юбку, а девушкам не выписывали противозачаточные таблетки и они ездили в Амстердам делать аборты. Молодёжь жаждала свободы и веселья, свободы и секса, свободы и кино. После первых столкновений студентов с полицией к движению подключились рабочие. Правда, с вполне земными требованиями: поднятия заработной платы и несокращения трудовой недели. Да, именно несокращения — при почасовой оплате сокращение рабочих часов на заводах существенно уменьшало заработок. Материальная нацеленность рабочего движения помешала ему по-настоящему слиться со студентами, но добавило размаха событиям.
До определённого момента жители Парижа воспринимали происходящее с сочувственным интересом. Но с каждым днем нарушение привычного уклада жизни вызывало все большее недовольство, и 31 мая оно достигло своего предела. В праздник Пятидесятницы парижане хлынули из города и, разумеется, встали в ужасную пробку. Фотография набережной Жавель 1 июня: между застрявших в пробке машин, размахивая флагами, ходят молодые люди. С отпуском у парижан не складывалось, они уже серьёзно ополчились на демонстрантов и пожелали, чтобы их приструнили. Отчасти поэтому в июне студенческое движение было сведено на нет в кратчайшие сроки — полиция получила карт-бланш.
Автор фоторепортажа Гёгсин Сипахиоглу тоже революционер в своей сфере. В 1950-е годы он изменил облик турецкой прессы, когда поставил фотографию на главное место первой и последней страниц Yeni Gazete, созданной им самим. Будучи главным редактором ежедневной Vatan, он ускорил типографский процесс и ввёл утренний выпуск — самое значительное новшество в турецкой журналистике на тот момент. После смены владельца газеты Сипахиоглу полностью переключился на фотографию, много ездил по миру и образовал своё фотоагентство Sipa. «Султан фотожурналистики» — так его называют в Турции.
В работе над репортажем о мае 68-го Сипахиоглу начинает с поиска детали. Когда она находится, остаётся ждать нужную сцену, рискуя самому получить дубинкой по голове. Риск не новый для корреспондента, который работал на войне в Синае и в Гаване во время Карибского кризиса. Этим не всегда безболезненным для Сипахиоглу ожиданием объясняется большое количество фотографий, где элементы ландшафта работают на картинку. Например, La Vice et la Vertu («Порок и добродетель»). На заднем плане афиша фильма с надписью, собственно, La Vice et la Vertu, на которой два лица — светловолосая молодая девушка и немолодой мужчина. На переднем плане в центре — жандарм, поджавший губы, и девушка, выкрикивающая лозунг C. R. S.- S. S! («Республиканские силы безопасности — эсэсовцы!»).
У Сипахиоглу неоднократно всплывает тема «Один против толпы». В Сен-Жермене, Клюни, он смотрит из-за спины вооружённого дубинкой жандарма, напротив которого толпа. Сцена там же: студент, сгибающийся к земле, а напротив толпа жандармов. Вот женщина кидает камнями в полицейских. Рядом — раскадровка истории. Её бьют дубинкой, она отступает и снова идет навстречу людям в форме. Движение одинокой женской фигурки в плаще равновелико движению вооруженной дубинками толпы, графически это так. Снимки проговорены деталями, как то вывернутые из мостовой металлические решетки или стволы акаций, утверждающие ту далекую парижскую весну. Воображение само рисует нам следующие кадры и те, которых здесь нет. Но динамика и композиция кадра, большие и малые массы, линии и пятна — все это остается на вторых ролях. Ведь эта женщина — не актриса, а полицейские — не массовка кино.
Несмотря на предельную эмоциональность изображений, зритель получает беспристрастный и достоверный отчет о событиях. Сипахиоглу смотрит на события со всех сторон баррикад. Ни жандармы, ни студенты не предстают злобными монстрами или невинными младенцами, что было бы очень легко изобразить. Красивая блондинка в маленькой юбке, с сильно подведенными глазами, приподнимается на носилках — куда она вышла? Возможная героиня Бертолуччи, чье лицо теперь — свидетельство самой жизни, «небесам оправдательная записка». Сипахиоглу не придумывает, он показывает нам жизнь там и тогда. Достоверность прошлого ценна, как ценна достоверность настоящего — что-то ведь оно все напоминает, не правда ли, что-то оно все напоминает.
